Полчаса после заката.
Особняк Виллшарда.
Сквернословие переполняло Карла. Оно пенилось, как свеже налитое шампанское, и только чудом не выливалось за края хрупкого и уже надтреснутого бокала. Он мог закрыть глаза на то, что его оставили ждать на улице. Он мог игнорировать охранников, настырно не сводящих с него глаз. Он мог, хоть и временно, хоть и с большими трудностями, но все-таки сделать вид, что ничего страшного не случилось. Но широко известный в узких кругах адвокат Карл Фемм не мог избавиться от страха перед тем, что произойдет сейчас.
Репутация. Состояние. Связи. Контакты. Все оказалось напрасным. Да, Карл попал в участок. Да, он прочитал и почистил полицейских и записи камер наблюдения. Да, он нашел ту проститутку, осмотрел ту машину и даже прослушал запись звонка. Но Итон-то уже был в тюрьме. И в тюрьме уже начался бунт. И тюрьму уже окружили оцепления властей и журналистов. Причем как - смех, да и только! Итона посадили в камеру с малолетними вандалами, и один из них его узнал, о чем и написал в своем блоге. Глупость конечно, но секретарь Фемма, работающий с ЭВМ, уверен в том, что новость распространилась по интернету. Блог уже подправлен, парнишка - тоже, но за три дня запись “Герой нации избил полицейского, защищая проститутку от изнасилования” набрала тысячи просмотров. Единственное, что Карл еще не сделал, и единственное, что ему оставалось сделать - не обратился к Виллшарду.
И ведь устроить новоприбывшему экскурсию, показать район, город, объяснить правила - не трудно. Не было трудно. Но - не соответствовало этикету. И теперь, из-за этих самых обычаев, которым и следуют то не потому, что они советуют что-то дельное, а просто потому, что они есть, ему придется отвечать за чужие действия, исправлять чужие ошибки. Один единственный разговор не просто решил бы его проблемы, нет - он бы само их существование сделал невозможным. Но именно в эту ночь Фемм посчитал нужным показать статус. Показал, ничего не скажешь.
И страшно Фемму было даже не потерять то, что он заработал за последние 80 лет. Нет, это, конечно, было страшно, но не настолько. Но вот попасть под суд Совета, и, что было бы вполне закономерно, потерять жизнь - именно на столько. Чертовски настолько. Виллшард, возможно, вынет душу, сделает рабом, но - не будет насмехаться, не убьет и, что самое главное, решит проблему. Тихо, мирно, не привлекая Совет.
Только вот Карл Фемм не был уверен, согласится ли он. Потому что сам Карл в такой ситуации точно бы не согласился. Наоборот, сам бы он и посмеялся, и сделал бы многое, чтобы ошибившийся исчез из города. Но он к счастью не Виллшард. Он не мог представить, чем сможет отплатить старику, но был знаком со слухами о тех, кто оплатил счет, не оставив щедрых чаевых. Только со слухами. Скупыми, сжатыми и абсолютно не имеющими доказательств или опровержений.
Арнольд молча наблюдал подергивающегося Фемма и покачивался, сидя на подоконнике и обхватив колени руками. Проблема была ему понятна, Карл - прочтен, и маленькие шестеренки в маленькой голове набирали нужную скорость. “Скорее всего, это - провокация. Не слабая такая, рискованная. Гамбит. Меняют целый город на не целого Виллшарда. А это значит нужно... надо прекратить думать и успокоить Фемма. Тому еще предстоит сыграть свою роль” Маленький Арни пожал плечами и спрыгнул с подоконника, поторопившись пригласить Карла Фемма к Виллшарду.
Фемм тем временем тер бледные виски и больше обычного раскрасневшиеся глаза. Нервно чесалась спина, но бдительные охранники не оставляли ему ни единого шанса незаметно залезть под пиджак и поводить крупной запонкой по правой лопатке. Карл измерил шагами крупное крыльцо особняка и лестницу, не него выходящую, пересчитал окна и каменные вазы с цветами, и тут заметил, что где-то запачкал туфлю. По лбу нервно пробежала морщинка, и адвокат, не найдя платка, нагнулся протереть обувь подкладкой пиджака. Не успев даже присесть на корточки, он мелко затрясся и бухнулся на землю. Рядом с рукой, на которую он оперся, звякнуло что-то металлическое. “Приветствую Вас, мистер Фемм. Вы можете войти”
Не сумев побороть страх, Фемм глянул исподлобья на крыльцо. У него троилось в глазах, тело отказывалось повиноваться, в ушах нарастал болезненный свист, и сильно сосало под ложечкой. Запястье подвернулось, и Карл завалился на бок. Он изо всех сил пытался крикнуть, позвать на помощь, убежать, спрятаться, но из рта вырывался слабое и хриплое бульканье, пальцы скребли по камню дороги и было очень, очень холодно.
Тонкие ноги в зауженных брюках рывками приближались к Карлу. Мгновение - они на крыльце, глаза моргают, и ноги уже на лестнице, влага смазывает картинку, и вот они уже рядом, сгибаются, и безволосая рука в веснушках что-то кладет на ладонь Фемма. Сильная боль пронизывает позвоночник, но мгновенно проходит. Проходит вместе со слабостью. И подросток лет двенадцати спокойно ждет, пока Фемм поднимется.
Карл бросил взгляд на кругляш темного металла в своей руке, и опираясь на колени, встал, резким взглядом окидывая свой костюм. Ни помятостей, ни следов грязи, только галстук закинулся за спину. “Ваш костюм в полнейшем порядке, мистер Фемм. Поправьте галстук и пройдемте. Мистер Виллшард ожидает”
Стряхнув наваждение, адвокат вернул галстук на полагающееся тому место, и, как ему хотелось бы верить, спокойным и уверенным шагом последовал за подростком. Фемм знал Арнольда. Вернее, он знал об Арнольде. Знал достаточно, чтобы более-менее успокоиться. Раз слуга Виллшарда спустился за ним лично, то прямо сейчас его не будут ни убивать, ни привязывать. Сначала его выслушают, потом поинтересуется его, Фемма, предложениями, и после этого дадут уйти. Обычно в доме Виллшарда соблюдают обычай. Тот самый проклятый обычай, из-за которого Итон Кирсткросс и оказался в доме Карла.
Стеклянные двери парадной распахнулись перед Феммом и Арнольд проводил адвоката вверх по внутренней лестнице, кивком головы указав на единственную дверь в левом крыле здания. Каждый шаг Карла рождал маленькое эхо - чистый камень, отполированный множеством просителей, посетителей и убийц, не был покрыт коврами, как это было в доме самого Карла. Стены поднимались высоко, гораздо выше обычного, и теперь Фемму было понятно, почему особняк, снаружи выглядящий четырех, а то и пяти этажным зданием, имел только два этажа. Но вот зачем старику понадобились настолько высокие потолки, адвокат не знал, не догадывался и даже не слышал слухов на эту тему.
По стенам были художественно разбросаны картины самых разных людей. Были здесь и мужчины и женщины, и прокуроры и президенты, и рабочие, и девки, кто - в кринолине, кто - в напудренных париках, кто - в лайкре, кто - в коже. И была в расположении эти людей какая-то своя, странная и притягивающая гармония - ни по времени они не располагались, ни по месту в обществе, но - выглядели монолитной композицией.
Свет был ярким, и исходил из бесчисленных маленьких торшеров, шахматным порядком идущих вдоль стен. Каждая картина, каждая дверь была хорошо видна во всех подробностях, но пол и потолок оставались в полумраке. Это как раз было Фемму понятно - зачем портить стиль вентиляционными решетками или проводкой? Спустя двадцать семь шагов солидный сорокалетний мужчина оказался перед единственной на всё крыло дверью. Темной, толстой и прочной даже на вид дверью с множеством маленьких, едва различимых, видимо от времени появившихся царапин. Камень так же был заметно стерт рядом с дверью, четко показывая, что дверь открывается частно и скребет при этом по полу. Часто скребет. Очень часто.
Ручки на двери Фемм не видел, а следы показывали, что открывается она наружу, значит - открывается изнутри. Ничего не скажешь, знаково, хотя у себя Карл поставил двустворчатую. “Отойдите от двери, мистер Фемм. Пожалуйста” - прошелестело за спиной у Карла, и тот от неожиданности вздрогнул, крутанулся на пятках и отпрянул от веснушчатого слуги. Отпрянуть-то у адвоката получилось, но ладонь его оказалась в руках Арнольда. “Не стоит. Не уроните, мистер Фемм” - и глаза пахнущего мелом подростка еле заметно сощурились. Карл аж вздрогнул и инстинктивно попробовал выдернуть руку из ледяной тюрьмы, сплетенной из тонких пальцев. Подросток, подавшись телом к Карлу, посмотрел адвокату в глаза. Фемм возвышался над ребенком на добрых полметра, но Арнольд учтиво смотрел на адвоката сверху. Черт побери, сверху вниз! И Карл Фем успокоился окончательно. Уж больно не хотелось ему повторения недавней сцены, а тем более - худшего развития событий.
Слуга легким движением едва-едва коснулся костяшками пальцев двери, сделал шаг в сторону и низко склонил голову. Дверь без ожидаемого скрипа или скрежета спокойно открылась, и Арнольд кивнул Фемму. Тот лишь закусил губу и шагнул внутрь, в холодный и светлый кабинет, по центру которого располагался основательный и приземистый металлический стол, выполненный в виде буквы Т. И ножки стола, и орнамент боковых панелей, и даже крышка стола были выполнены из цельных листов какого-то металла, и украшены многочисленным литьем и гравировками.
Более всего Карла Фемма удивили стулья – расставлены вокруг ножки буквы Т, чуть повернуты в сторону главы стола, и каждый стул был сделан из одного толстого металлического шнура – начинаясь у одной ножки, плавно выгибаясь, он переходил в сиденье, потом в очередную ножку, потом – в спинку, потом – подлокотники. Шнур не оплетал каркас, нет – он был каркасом! Во главе стола, в окружении бумажных папок, газет, журналов и писем, сидел сам Виллшард. Летний костюм, идеально стоящий воротник рубашки, густая и темные борода, медленный и тяжелый перестук пальцев по металлу стола, скрип пера по бумаге и шуршание бумаги по коже, сделанный на заказ под старину радиоприемник с текущими из него биржевыми сводками. Комната была именно такой, и Виллшард был именно таким, как о них рассказывали. Мистер Виллшард и его кабинет.
Фемм еще сильнее сжал монету, но сделать шаг к хозяину особняка не решился - тот только что открыл последний выпуск Гардиана, а Карл знал, что новости в нем были, прямо скажем, не очень. Лучше постоять, обождать. Виллшард тем временем, не отрываясь от газеты, делал какие-то пометки в широком, кожаном блокноте, время от времени подчеркивая записи разными карандашами, и отмечая что-то в самой газете. Руки старика работали независимо от глаз.
Не успел Карл даже начать разглядывать лицо Виллшарада, как еле заметное движение воздуха привлекло его внимание - за его спиной вновь стоял слуга, но на сей раз - с подносом, на котором стоял штоф и уже наполненный бокал. Одними губами, не создавая ни малейшего звука, Арнольд прошептал “Угощайтесь”, и, поставив поднос на журнальный столик, вышел. Карл пару минут пытался игнорировать бокал, но, в конце концов, раздраженный бесплодным ожиданием, он протянул к нему руку. Сразу стало легче, спокойнее и уютнее. В конце концов, не каждый день заходишь к Виллшарду, и не каждый день тебе наливают в таком обществе. Тепло быстро разливалось по телу адвоката, и Карл блаженно прикрыл глаза.
“Добрый вечер” - прошелестел бумагами Виллшард. Фемм от неожиданности поперхнулся, растерялся и, пару раз моргнув, переспросил: “Что?” “Вежливость. Добрый вечер, мистер Фемм. Что вас ко мне привело?” - произнес старик и откинулся на спинку высокого кожаного кресла. Адвокат огляделся, пытаясь выбрать место, и хозяин дома, заметив замешательство гостя, указал рукой на ближайший к нему стул. Карл с негромким звуком поставил бокал на поднос и отправился на указанное место. В кабинете шаги его рождали эхо более глухое, не такое громкое как в коридоре.
“Итон Кирсткросс. Согласно традиции, я приютил его. А сейчас он - в тюрьме Гримвуд” - говоря это, Карл смотрел в сторону, избегая глаз Виллшарда, и шевелил сцепленными пальцами. “В тюрьме - бунт, она оцеплена, и вокруг много журналистов” - на этих словах Фемм поджал губы и вздрогнул, когда Арнольд поставил перед ним вновь наполненный бокал. Скомкано кивнув слуге, он залпом его осушил и продолжил: “Это - тюрьма особо строгого режима. Я уверен, что Итон покажет себя во всей красе” Старик ждал, не перебивая, и ничем не показывая ни заинтересованность, ни недовольство. Карл помолчал, посмотрел по сторонам, и, внезапно для самого себя, встал. Померил шагами кабинет, повесил пиджак на спинку стула, сразу же замерз и неуклюже надел пиджак. Подошел к журнальному столику, взял в охапку все газеты и направился к своему месту, по дороге просматривая обложки прессы и бросая часть газет на пол.
“Вот! Вот, вот и еще вот эта. А вот тут - крупный план. Здесь - интервью, где рассказывается о предстоящем штурме. Здесь - говорится об инсценировке бунта властями. И это в серьезной-то газете! Здесь...” - нервно раскидывающий по столу газеты Карл замер на полуслове. “Извиняюсь, мистер Виллшард. Я...” - начал было торопливо оправдываться адвокат, но как-то сдавленно булькнул и замолчал. “Что вы хотите от меня?” - скупо, почти не шевеля губами, сказал Виллшард. Карл затравлено огляделся и несколько визгливо произнес “Убейте его! Пока нет еще следов, убейте!”
Виллшард посмотрел себе за спину, где висела карта штата, покрутил перьевую ручку и сделал в блокноте какие-то пометки. Потом нажал кнопку рядом с визитницей, раздался металлический звонок и в по частям открывшемся круглом отверстии на столе вырос тусклый тубус. Старик срезал ножом лист блокнота, на котором писал до этого, сложил пополам и положил в извлеченный из ящика чистый конверт. Проведя ручкой по густым, темным усам, он еще раз посмотрел на Карла Фемма, подписал и положил письмо в тубус. “Вы можете идти, мистер Фемм”
Карл встал и направился к выходу, но резко остановился, когда напольные часы из темного металла начали бой, два раз моргнул и повернулся. Виллшард тем времен быстро что-то писал. “Сколько я вам должен, мистер Виллшард” - неуверенно и очень стыдясь, тихо пробормотал адвокат. “Я напишу Вам” - не поднимая головы твердо сказал Виллшард, и Фемм на подгибающихся ногах вышел из кабинета. Мысленно Карл видел себя меняющим ночные горшки охранникам Виллшарда.
Спускаясь по лестнице, адвокат сухо кивнул склонившемся Арнольду, и поспешил прочь. Прочь из этого дома, с территории особняка, из этого города. Хотя нет, с городом Фемм погорячился. Никуда он из него не уедет. За все надо платить. Машина мягкими креслами и темными стеклами приютила, обняла Карла, буд-то бы сама собой распахнула бардачок, на крышку которого была приклеена визитка. Алан Дитмайер, круглосуточная доставка еды, номер телефона. Адвокат достал мобильный телефон и медленно набрал номер: “Карл Фемм. Как обычно. Двух и погуще”
Арнольд отпустил охранников только когда машина скрылась из виду. Здоровые, сильные физически ребята были хороши только для таких вот Феммов. Но - “традиции есть традиции и статус надо соблюдать” - подумал слуга, и невольно скосил глаза на небольшой закрытый павильон, где стояла карета. “Но - в меру, разумеется. Видимо, придется обойти должников. Или лучше пригласить сюда? Время еще детское, доехать можно с любого конца города...” Проходя вокруг особняка, Арни подметил несколько окон, фаски на которых пора было менять, поправил брезент, закрывающий мраморную композицию, и подрезал в одном месте буйно растущий плющ. В голове сама собой возродилась мысль о собаке, но слуга быстро ее отогнал. “Как говорится, не наш случай, сэр Арнольд”
Поднимаясь к Виллшарду, Арни захватил с собой очередную порцию писем, в обилии, круглосуточно и круглогодично поступающих на этот адрес, и постучался. Дверь, как ей и положено, открылась, и Арни увидел непривычную картину - Виллшард стоял скрестив ноги и прислонившись к столу, руки его были скрещены на груди, и правая водила пальцами по идеально выбритой голове. Глаза господина были направлены на карту. Секундная стрелка отбивала четкий ритм, в котором Виллшард едва заметно покачивался, и слуга старался даже тень не отбрасывать, чтобы не попасть под горячую руку. Только на третьем мощном ударе литых из чугуна часов старик остановился, достал из очередного ящика стола пригоршню мелких разноцветных флажков с крестами, кругами, ромбами, полосками и прочими геометрическими отличительными чертами, и начал их втыкать в карту. Сам он при этом шевелил губами, и, время от времени, в паузах, крутил ус.
“Я вижу ситуацию так, Арнольд. Есть что добавить?” посмотрел на слугу Виллшард и хитро прищурился. Разумеется, он специально упустил несколько незначительных деталей, которые предстояло восполнить слуге, разобравшись и в системе обозначений, и в других тонкостях. “Да, сэр” - скупо кивнул Арни. “Вот эти и займешься. А пока - приготовь мне набор для письма” - в нескольких местах растягивая гласные, сказал Виллшард, и, мгновенно оказавшись рядом со слугой, несильно ткнул его пальцем в лоб - “И поживее”
Арнольду пришлось поторопиться. Набор для письма, как называл его Виллшард, а на самом деле – чертежный верстак, пара десятков перьев, отдельный комод с тысячами разнообразных чернил и красок, специальные воск для печатей и сами печати, коих у хозяина насчитывалось с пару десятков, плюс химическая лаборатория и великое множество реагентов и прочей непонятной Арнольду заумности – все это было Арнольдом же тщательно расставлено по разным углам особняка, подвалам, складам и павильонам. Последний раз Виллшард писал давно, очень давно. Когда Арни начал работать на старика, все это добро уже было порядком запылено, и постепенно растаскано слугой по не таким заметным, как центральный внутренний балкон, местам.
На бегу, где-то огибая, где-то перепрыгивая препятствия, где подкувыркиваясь, Арнольд мимоходом чиркал галочки, крестики, нолики, квадратики и прочие геометрические фигурки на нужных вещах куском мела размером с порядочную морковь. Вставшего на пути охранника слуга снес, даже не заметив, даже мелом пометил. Резкий поворот коридора подвальных помещений особняка так же оказался недостаточно крепок – Арни оставил на нем красивый отпечаток колена, но скорости практически не потерял.
С одной стороны, слуга радовался – Виллшард оживился, и теперь уже точно скуки можно не опасаться. С другой – теперь надо опасаться за свое существование, так как ошибки – это не то, что старик прощает, понимает или игнорирует. Предыдущий слуга ошибся, увлекшись развлечениями, и не отозвался на голос Виллшарда. Старик ничего не сказал слуге, но с рассветом нарушителя выдворили из особняка.
Наконец, низко припавший к земле, в одной руке держа кожаный портфель, в другой – тубус, на спине – поход рюкзак довоенного образца, через плечо – немецкую военную аптечку, в зубах – тоненький зеленый чехол на бесчисленных шнуровках, одной ногой в последний момент остановивший падение ближнего к двери и случайно задетого торшера, Арни сквозь сжатые желтоватые зубы что-то промычал, подождал и несильно стукнул головой в дверь.
Та сначала тихо скрипнула, и потом пошла открываться. На ее пути полу стоял и полулежал Арнольд, и дверь остановилась на волоске от его носа. Слуга боком протиснулся в проём и замер, ожидая разрешения, и только после отвлеченного кивка Виллшарда, увлеченно и очень быстро записывающего что-то на различных по размеру, цвету и качеству листах бумаги, сделал несколько шагов и начал сгружать принесенные вещи.
Старик не глядя махнул рукой на карту у себя за спиной, и Арни, ногами забравшись на внутренний подоконник высоких арчатых окон и нависнув прямо над работающим Виллшардом, начал вынутым из кармана раскладным многофункциональным ножом откручивать шурупы, Один за другим длинные и очень тонкие, масляно посверкивающие штыри выходили из стены. Слуга пробовал отгибать карту, закрепленную на твердой поверхности, пытался заглянуть за пластину, ковырял щели и пальцем, и ножом. Через четверть часа, боком обходя Виллшард, все-таки снял карту, за которой оказалось просторное помещение, с более скромным интерьером, чем в кабинете старика, но уставленную вдоль и поперек полками, стеллажами, комодами, ящикам, сундуками, шкафами, стопками книг, пыльными бочками и разной полноты бутылками.
Арнольд стряхнул изморозь с нижней грани прохода, и подставил извлеченную из под стола трехступенчатую деревянную лестницу, поклонился и с заметным щелком покрутив тумблер, скрывающийся под крышкой стола, увеличил яркость электрического помещения в заставленном помещении. Виллшард благосклонно кивнул Арнольду, излетным движением руки, забирающей разномастные, но уже сложенные стопкой бумаги, указал Арнольду на дверь, и тот, ощутив дрожь облегчения, спиной вперед вышел из кабинета.
«Вот тебе и экзамен…» - думал Арни. Руки его были испачканы мелом, обувь – в пыли и земле, шерстяной джемпер в нескольких местах имел свежие затяжки, а бриджи на колене – и вовсе порваны. Волосы растрепаны, на правом ухе – паутинка, а на лице - улыбка.
