Метро 2033
         Пролог. Добро пожаловать в столицу
Красота спасет мир? Кто это сказал? Достоевский, Тургенев? Спешу их огорчить. Где сейчас мир со своей красотой? Где? Под толщей асфальта, грунта и бетона, во тьме, скупо разбавленной светом нескольких свечей в бедных каморках и старых изношенных палатках.
Кем бы мы предстали в глазах людей, живущих до войны и изнеженных роскошью отдельных квартир, технологий, свежей пищи? Сборищем бомжей, готовых пожрать все, от чего они не склеят ласты. Толпой грязных, вонючих изгоев, которым не привыкать убивать за рожок патронов и некогда задумываться есть ли у их жертвы семья, дети. Мрачные, навечно утонувшие в сумерках станции стали нашим домом. Туннели, наполненные злой, враждебной силой стали нашим единственным жизненным путем. Патроны, маленькие кусочки смерти – наша единственная валюта. В одном люди не изменились. Они продолжат торговать смертью даже в аду, находясь перед престолом Сатаны.
Красота не спасет мир, но потеряет красоту все спасенное от глупости человеческой.
Добро пожаловать в Киев!
Если вы - гость столицы – бросьте эти ваши походы на Крещатик или Андреевский спуск, забудьте про изысканные блюда дорогих ресторанов. Поезжайте подальше от центра, на улицу Героев Севастополя, например. Найдите дворик, окруженный старыми потертыми хрущевками. Пройдите мимо детской площадки, где возводятся песочные замки, копаются ямки детскими совочками и просто руками, где, визжа от восторга, на каруселях кружится само детство, мимо песочного футбольного поля с проволочной оградой, где с криками «Пас! Ну! Пасуй мне! Го-о-ол!» гоняет мяч юность. Пройдите мимо лавочек, где  с утра до вечера восседают мудрость и всезнание. Там, между двумя пятиэтажками, сверните с асфальтовой дорожки, ступите на земляной покров двора и задерите голову. Небо станет зеленим. Это каштаны, раскидистые, высокие укрывающие вас от палящего летом солнца. Вы когда-нибудь собирали каштаны? Покрытые ярко-зеленой толстой кожурой с острыми шипами, внутри – твердые коричневые орехи, которые так приятно перебирать в руках. Каштаны, символ Киева…
Единственный недостаток этого места – оно находится далеко от метро…
                *   *   *
- Слышь, Катя!
- Ну?
- Катя, а пошли сегодня в театр!
Недоуменный взгляд старшеклассницы
- Витя? Ты чего это? Может ты хотел сказать в клуб, но я не…
- Да ну, что мы в этих клубах не видели. Пойдем, а? 
Это было тогда, в последний благословенный день. В день, когда люди еще наслаждались последним летним вечером, дышали полной грудью, смеялись. Человечеству еще предстояло править на поверхности Земли несколько часов. Мужчины, женщины, дети еще не сгорали подобно оплавившимся свечкам, не пытались прятаться в ближайших зданиях, потому что были не в состоянии добраться до ближайшей станции метро, уже наполненной ужасом, пронзительным криком и слезами выживших. Все еще было по-другому.
Станция метро «Театральная». Только поднимись на поверхность, и перед тобой возникнет дом муз и аплодисментов. Как раз в тот день я был там, в Театре Русской драмы имени Леси Украинки. Почему то именно туда перенесли показ оперы «Евгений Онегин», и я, пятнадцатилетний подросток, наконец-то осмелился пригласить свою одноклассницу на это почти экзотическое для нашего поколения зрелище.
- Ну что? Пойдем, а?
Катя была так удивлена моим предложением, что не смогла отказать. И вот, перед удивленными, пораженными нами на сцене в плаще и высоком цилиндре стоит молодой человек. Его голос проникает в душу, минуя все заграждения и блок посты сознания. Он прощается с юностью, любовью, он прощается с жизнью.

Паду ли я, стрелой пронзенный,
иль мимо пролетит она,
Все благо; бдения и сна
приходит час определенный!
Благословен и день забот,
благословен и тьмы приход!
Блеснет заутра луч денницы
и заиграет яркий день,
а я, быть может, я гробницы
сойду в таинственную сень!
И память юного поэта
поглотит медленная Лета.
Забудет мир меня; но ты!

- Замечательно, - прошептала мне на ухо Катя.
Да, это было замечательно. Все было прекрасно в тот день… Последние мгновения мира, наполненного надеждами, страхами, счастьем миллиардов человеческих душ. Сейчас они вспоминаются чаще всего.
А потом, пройдя через Крещатик, Мариинский парк, спустившись, наконец, в метро, мы долго целовались на центральной платформе станции «Арсенальная». Целовались впервые в жизни. Целовались, чтобы… остаться здесь навсегда, чтобы выжить.
    «Любви все возрасты покорны» - пело мое сердце. Даже первые мгновения атомной тревоги не заставили меня очнуться.
    А потом, когда стало ясно, что случилось, Катя долго стояла, окаменев от ужаса. Взгляд ее, как будто просил меня: «Пожалуйста, скажи мне, что все это глупый розыгрыш!». Мы еще ждали, что сейчас выскочит на перрон какой-нибудь бойкий молодой человек и объявит, что нас снимала скрытая камера. Почему мы этого ждали? Самая невероятная, самая глупая надежда лучше, чем отсутствие всякой веры. Я все еще ждал, что скоро мы выйдем наверх и расскажу маме, в какую забавную и пугающую историю мы попали. Мама… Она осталась дома. Провожая меня в театр, она с шутливой  строгостью посмотрела на меня и потребовала, чтобы завтра же я привел Катю знакомиться, а она приготовит мои любимые блинчики с мясом… Мама…
    Я вытащил мобильный телефон и набрал номер своего дома. Мой мобильный оператор подарил мне несколько последних минут разговора с близким человеком.
    - Алло! Мама!
    - Витенька! Где ты? Что происходит?
- Мамочка, скорее беги из дома!
Еще работало телевидение, и через телефон я услышал, как ведущая экстренного выхода новостей, не сдерживая слез, сообщила о приближении ядерных ракет, которые должны полностью уничтожить город.
- Все кончено! – всхлипывая, твердила ведущая. У нее уже не осталось надежды на спасения, счет времени пошел на секунды, - я не хочу!!! Не хочу умирать так!! Зачем?!!
- Витя, где ты? – дрожащий голос матери заглушил плач телеведущей, - Витенька!!
- Мы в метро, - в горле у меня застрял ком. Я уже понимал, что слышу мать в последний раз, - мама, мы в метро. Мамочка, уходи скорее, спасайся!
- Слава Богу! – вырвалось у мамы, - у вас все будет хорошо. Слышишь, все буд…
Связь оборвалась, и в тот же миг платформу со страшной силой тряхнуло. А потом на платформу хлынули люди, те, кто услышал тревогу на поверхности. Гул, гром, крики людей, собравшихся на «Арсенальной», слились в единую какофонию нового сумасшедшего мира.
    Все они, нет, все мы совсем не походили на еще недавно довольных жизнью обывателей. Изменилась не только наша жизнь. Весь мир канул в пропасть, и неясно, повезло ли нам остаться в живых, или же на нашу долю выпало страшное испытание, а погибшие уже нашли свой покой и теперь наслаждаются им.
    Я обернулся туда, где еще минуту назад стояла Катя, и понял, что она пропала. Я в ужасе стал оглядываться в поисках девушки. Потеряв маму, потеряв всех близких мне людей, я мог лишиться еще и ее. Я стал проталкиваться сквозь объятую паникой толпу, выкрикивая имя Кати. Станция «Арсенальная» довольно тесная. Я никогда не понимал, почему огромная ее площадь, которая могла бы служить просторным перроном для пассажиров, просто занята каменной преградой, и лишь не слишком широкий проход соединяет разные стороны станции.  Наконец, мне удалось найти Катю. Она, бледная сидела на полу у стены, прижимая неработающий мобильный телефон к уху. Катя плакала, шептала что-то в трубку, и, когда я склонился над ней, даже не обратила на меня внимания.
    - Сними трубку, сними трубку, сними трубку, - это все, что я услышал от девушки. 
    Я тряхнул ее за плечо. Катя вздрогнула и посмотрела на меня. Я обнял свою любимую и почувствовал, как она дрожит.
- Как же так, Витя? Что же это? – Катерину затрясло еще сильнее, а я только все крепче сжимал ее в объятиях. 
Мы, пятнадцатилетние подростки повзрослели за эти несколько минут. Все происходящее на наших глазах наваливалось на наши плечи годами жизни. Ужас, хаос, слезы, сумасшедший смех. Совсем рядом с нами разразился плачем младенец на руках у молодой женщины. Мать как могла, пыталась успокоить ребенка, прижимала его к себе, что-то тихо говорила, но ее слова утопали во всеобщем шуме. Наконец она, сама не выдержав напряжения, разрыдалась и сползла по стене на холодный гранитный пол.
Ребенок заплакал еще громче, когда руки матери расслабились и уронили его на колени. Я медленно подошел к женщине. Младенец протягивал к матери маленькие ручки и заливался в плаче, а она уже не отвечала на его зов.
- Катя, - я бросил быстрый нерешительный взгляд на девушку, - Катя, она, кажется…
- Люди! – перед тем, как закричать, Катерина склонилась над незнакомой женщиной и подхватила на руки ребенка. Девочку, как мы узнали потом, - Есть здесь врач?!
- Умерла. Сердце не выдержало потрясения, - молодой парень назвавшийся Сергеем, студент медицинского факультета, теперь уже бывший, посмотрел на нас с Катей, которая все еще держала младенца на руках, - ребенок ее? – он кивнул на мертвую женщину. К этому времени паника у людей немного ослабла и они стали решать, что делать дальше.
- Да, - кивнула Катя, - теперь будет наш.
- А как вы собираетесь кормить его? – серьезно спросил парень и, не дожидаясь ответа, ушел. Катерина с отчаянием взглянула мне в глаза, но чем я мог сейчас ей помочь?
Помочь смог все тот же Сергей, приведший с собой Клаву, тридцатилетнюю женщину, которая оказалась в метро с мужем и маленьким сыном на грудном кормлении.
- … звичайно, а як же я дитинку залишу. Біднесенька! – Клава взяла девочку на руки, рядом с ней оказался и муж с сыном. Он улыбался.
- Ми так з тобою мріяли про дочку. Ось яка біда повинна була статися для цього, - оказывается Клава после первых родов стала бесплодной и появление в ее жизни этой девочки помогало ей сейчас выдержать удар судьбы. Кто знает, кого из близких она потеряла.
- Олена, - Клава уже дала девочке имя и теперь осыпала новообретенную дочь поцелуями, - я вигодую тебе, дівчинко…
Начались первые дни новой эры Земли.

                *  *  *
                    Глава 1. Неудавшийся визит.
- Старик, Старик! Витек!
Виктор открыл глаза. Над ним, заслоняя массивным туловищем тусклое освещение единственной в палатке лампочки, навис Коля Вепрь. Колян, уже много лет выходящий «на раздобытки» сталкер и лучший друг Виктора Старика. Так Витю называла сначала молодежь, обучавшаяся у него и Вепря премудростям выживания в суровом подземном и особенно наземном существовании. Потом это прозвище, как водится, закрепилось за ним. Надо сказать, что в процессе обучения, Виктор и Николай четко разделили свои обязанности. Если Вепрь, матерый добытчик всего полезного в мертвом городе, водил молодняк наверх, не заводя, однако учеников слишком далеко, то Старик, побывавший на поверхности всего несколько раз, был знатоком всех выходов и переходов подземки, даже тех, о которых многим жителям метро по рангу знать было не положено.
- Витя, - лицо Коли выражало обеспокоенность и нетерпение.
- Чего? – Старик приподнялся на локтях и потер ладонью лоб, - ох и торкнуло!
Вепрь давно привык, что его друг никогда не задаст вопроса из серии «Где я?» или «Что случилось» после потери сознания. Такой вопрос возник бы у какого-нибудь «среднестастичского ндивидума», как любил выражаться сам Вепрь, но не у Вити Старика. Что бы ни случилось – этот человек всегда останется невозмутимым. Даже когда он на Арсенальной встретил одноклассника, с которым не виделся со дня катастрофы, впечатление было таким, как будто они расстались вчера и надо было окончить прервавшийся день назад разговор.
- Что, киношника провтыкал? – ухмыльнулся Коля, - как сеанс?
- Ух! Такую картину наблюдал, - Виктор встал на ноги и потряс головой, - и что главное – прямо в нашем туннеле завелся. Огнеметом там, что ли пройтись?
- Ага, сперва наслушайся матюков от Павленко, - хохотнул Вепрь, - а потом уже рассчитывай.
- Вот всегда ты так, Коля. Думаешь, что спасаешь другу жизнь, а сам вытягиваешь его из мира грез в суровую реальность
Киношник – небольшой паучок. Относительно небольшой, конечно. В сравнении с тем, что водится на поверхности, этот размером с ладонь обитатель туннелей, покажется безобидной букашкой. Укус его не смертелен, но вызывает у пораженного паучьим ядом необычайно  мощные галлюцинации. Много ходило слухов об этих видениях. Кто говорил, что явственно видел грядущие события, которые впоследствии, действительно происходили, кто утверждал, что видел свое прошлое, кто становился свидетелем событий совсем не связанных с реальностью.
- Все-таки, надо поговорить с Начальником по поводу киношников, - продолжал Виктор, - будет Павленко орать или нет - мне до лампады. Если захочет остаться на посту наместника Новой Киевской Руси на станции Шулявской – придется активнее шевелиться. Киношники рядом с населенной станцией – это ни капли не смешно. Не хватало еще, чтобы блокпост в один прекрасный день встретил мутантов с Берестейской в радужных глюках.
Старик вышел из палатки, куда его, бесчувственного, принесли сталкеры во главе с Вепрем, и направился к кабинету Павленко Михаила Сергеевича. 
Михаил Сергеевич был, своего рода, живым доказательством, что даже ядерная война не способна уничтожить политику и младшую дочь ее бюрократию. Кто-то, может быть, скажет, что бюрократия возникла в результате победы порядка над хаосом, и, конечно же, сморозит глупость. Быть ближе к вершине и ни за что не отвечать – вот истинная причина ее появления, а также и девиз бюрократии. И никакие ядерные удары, никакие эпидемии чумы или холеры не изменят текущего положения вещей. Схоронятся, поправятся и снова туда, к столу, к бумагам!
Нет, Павленко не был просто шишкой на посту или самодуром, в прямом смысле этого слова. Он очень неплохо разбирался в делах, касающихся межстанционных отношений, общественного мнения, был талантливым оратором, в общем, должность он занимал отнюдь не за красивые глаза. Но чтобы вытрясти из него хоть сколько-нибудь ответственное решение, как, например, расширение свиноводческих угодий за счет некоторых неиспользованных территорий, нужно не только получить дюжину различных разрешений свыше, но и помолится десятку другому древних богов.
- Что, Михаил Сергеевич у себя, - Виктор протянул руку дежурному Васильеву, которую тот, привстав, пожал.
- У себя, с утра у себя, - закивал дежурный и снова сел за свой письменный стол, - правда, я сегодня перед обедом отлучался ненадолго, но не думаю, что Михаил Сергеевич куда то выходил.
Саша Васильев удивлял Старика тем, что, проживая в семье, где мать разговаривала и думала на украинском языке, он сам разговаривал на русском языке, языке своего покойного отца. Впрочем, если принять во внимание, сколько времени маленький Сашка проводил с Олегом, то удивляться особо будет нечему. Вот Лена – совсем другой случай. Хорошо, что у Клавы с самого начала хватило молока на обоих малышей, да и не могло не хватить. Знал бы кто-то, как полюбила эта женщина девочку! У Лены, можно сказать, было две матери: Клава и Катерина, вместе с которой Старик оказался в метро в тот проклятый день. Катенька-Катюша, девченка с добрым серцем. Что скрывать, будучи еще пятнадцятилетним, не помышляющим о материнстве  подростком, она взвалила на свои хрупкие плечики слишком многое. Потеряв в катастрофе родителей, брата, племянницу.
- Хорошо, - Старик невольно улыбнулся своим воспоминаниям, по своему обыкновению, постучал в дверь начальника и, не дожидаясь ответа, вошел. Несколько секунд спустя, он со страшной руганью вылетел из кабинета и с рычанием схватил Васильева за грудки.
- Куда ты отлучался?! Куда ты отлучался?!! – Виктор потащил несопротивляющегося дежурного к двери кабинета и втолкнул его внутрь.
Сегодня рабочий день у начальника станции «Шулявская» явно не задался. Удивленный взгляд, раскрытый рот и дыра во лбу Павленко были вескими этому доказательствами.
- Я еще раз тебя спрашиваю, куда ты отлучался, - каждое слово Виктор тщательно процеживал сквозь зубы, - Саша, какого хрена молчишь?!!
- М… м-мне записку на столе оставили, - голос Васильева дребезжал, как тарелка на барабанной установке, да и сам он весь затрясся мелкой дрожью, испуганно взирая на труп шефа, - там… там было сказано, что мама просила меня срочно прийти. 
- Кто принес записку? Черт, о чем это я? Откуда тебе знать? Виктор от злости даже сплюнул, - Ладно, что от тебя хотела Клава?
- Мама? Да ничего не хотела, я когда к ней зашел – она удивилась очень
- Удивилась, говоришь, - Старик медленно осматривал место убийства. Внезапно он резко развернулся и посмотрел на Васильева, стоящего до этого у него за спиной, - Саша, ты хоть понимаешь, чем тебе это грозит? А? Ты отлучился с дежурства – раз, отлучился по личным делам – два, во время твоего отсутствия убили наместника станции – это, мля, три! Ты что, мечтаешь о романтическом путешествии на Берестейку? Не сомневайся, как только обо всем станет известно – мигом организуют! Саша, ты же мне как сын был все эти годы, что ты натворил?.. Надо было именно тебе сегодня заступить на дежурство.
На Васильева было жалко смотреть. Виктор знал, что у этого парня, исполнительного, дисциплинированного человека, могла быть только одна причина уйти с поста – мать. Был случай, когда Саша заступил в наряд с температурой под сорок и стоял, пока не потерял сознание. Вот и сейчас, Старик не сомневался, что такое подавленное состояние его воспитанника вызвано не опасением за свою судьбу, но за судьбу матери. Что она станет делать без своего «захисту та гордості», как любила называть своего сына Клава.
- В общем, так, - Виктор немного успокоился и еще раз окинул взглядом кабинет, - зови людей, бей тревогу, расскажи все, кроме своего ухода с поста. Ты все время был здесь, понял? Я постараюсь доказать, что убийца не входил в кабинет Павленко через дверь.
- Дядя Витя, а как бы он попал в кабинет, - Саша изумленно заморгал и уставился на Старика.
- Да, есть одна мыслишка… Блин, Васильев! Ты все еще здесь?! А ну, быстро подорвался и побежал!
Событие это было столь значительным, что на станцию Шулявская прибыл сам начальник безопасности НКР Кирилл Александрович Смолин, человек, способный в зависимости от своих целей и обстоятельств внушить любому как страх, так и благоговение. Его проницательные глаза долго изучали замершего по стойке смирно Александра. Нередко Кирилл Александрович принимал решение, еще не начиная допроса подозреваемого, однако сейчас, это решение ему не давалось. С одной стороны, характеристика Васильева, которую Смолин тщательно изучил за время поездки с Крещатика, заставляла сильно сомневаться в его виновности, с другой – не тоннельная же баньши прикончила Павленко, пройдя сквозь стены, да и пистолеты привидения не носят. «Так шутки в сторону, - подумал Смолин, - призраки призраками, а разбираться с этим делом надо всерьез. Там, наверху от него требуют быстрых положительных результатов. Убийство начальника станции – это, пардон, обкакаться, какое серьезное происшествие. Убийца должен быть найден и наказан, а вместе с ним и виновные в халатности служащие.
Недовольные властями есть всегда, и если узнают, что можно вот так невозбранно высаживать наместникам мозги… Полетят шапки, пагоны и головы.
Кирилл Александрович в свои сорок два года уже занимал высший пост, о каком может мечтать человек его профессии. На всех станциях союза НКР, от Крещатика до Шулявской, его знали, уважали и побаивались. Не смотря на свою грозную репутацию, Смолин был последним человеком, которого можно было бы назвать взяточником или прожженным бюрократом. Четко понимая необходимость порядка на станциях, Кирилл Александрович, тем не менее, позволял своим подчиненным в чрезвычайных ситуациях действовать на свое усмотрение. Как когда то читал Смолин, это была показательная черта многих талантливых полководцев, например, глубоко чтимого им маршала Жукова.
Сам же начальник СБ получал приказы только и непосредственно от Ярослава, так в честь великого киевского князя древности назывался пост руководителя НКР. «Сперва закон, а после благодать», - начертано под флагом союза станций. Кирилл Александрович был согласен только с первой частью этого девиза. Он не знал, какая благодать ждет человечество, да и благодать ли это будет. Прожив двадцать два благословенных года на поверхности, успев жениться, увидеть маленькую дочь и в одно мгновение потерять все, Смолин уже не верил ни в какое светлое будущее. Сумеречное настоящее – вот все, чем могут обладать люди. Кого это устраивает, тот должен придерживаться общего порядка, кого нет – пусть вылезет на поверхность, бросится в Днепр с одного их уцелевших мостов и не смеет тянуть их общество в кромешную ночь.
- Значит, ваше имя - Васильев Александр Олегович, - мягко произнес Смолин, что-то записывая в свой блокнот, - Красивое имя. Были в прошлом великие Александры: Македонский, Невский, Пушкин… Скажите, за время вашего дежурства вы обращали внимание на что-нибудь необычное, или может на станции появлялся кто-то, кого вы раньше не видели?
- Никак нет, Кирилл Александрович, - помня наказ Старика, и понимая, к чему ведет Смолин, - Я не отлучался с поста, и если бы на Шулявской появился бы новый человек, я не смог бы его увидеть.
- Естественно, естественно, - кивнул начальник службы безопасности, - да что вы стоите, как обвиняемый на суде, присаживайтесь. Ну вот, теперь совсем другое дело. Давайте поговорим откровенно, как следователь и свидетель, - Смолин широко ухмыльнулся, ибо шутка показалась ему удачной, - вы все время находились на посту и никто, слышите, никто не проходил в кабинет Михаила Сергеевича, верно?
Васильев кивнул.
- Тогда скажите, как так получилось, что вас видели на станции во время вашего дежурства? Неужели вы думаете, что я не опросил всех потенциальных свидетелей! – при каждом слове, взгляд и выражение лица Смолина становились все жестче и жестче, хотя голос оставался таким же мягким и тихим. Кирилл Александрович с удовлетворением посмотрел на быстро бледнеющее лицо Александра.
«Какой удачный заброс удочки, - мысленно похвалил сам себя Смолин, - первый же, простейший трюк не просто сработал, а еще обещает дать ниточку, за которую не стыдно будет ухватиться».
- Это вы обнаружили убитого?
- Да… т-тоесть, нет, - быстро поправился Саша, видя, как снова наливается красным лицо Смолина.
- Правильный ответ, молодой человек, - Смолин немного смягчился, - насколько я знаю, Павленко запрещал заходить к нему без чрезвычайной необходимости или без вызова. Позвольте, угадаю, без доклада к Михаилу Сергеевичу имели право заходить три человека: ваш покорный слуга, его заместитель, Каргаев Владлен Игоревич и следопыт, поправьте меня, если ошибусь, Виктор Осока, известный также как Старик. Свою кандидатуру я, естественно во внимание не принимаю, Владлен Игоревич в данный момент находится на Театральной, по поручению покойного. Остается…
- Но откуда вы все это…
- Да бросьте вы, - засмеялся Смолин, - я же не за почетные седины, которых у меня, кстати, почти нет, занимаю этот пост. Кому нужен моргающий в неведении глазками начальник СБ? Продолжим. Я хочу знать две вещи: за каким чертом вы, боец, уже служащий на станции примером исполнительности и дисциплины, ушли со своего поста – это первое. И второе: почему Виктор Осока не стоит сейчас рядом с вами и не отвечает на мои вопросы, как главный свидетель?

По маленькому (несколько мелких мыслей)

Иногда мы бываем настолько правы, что с нами невозможно разговаривать.
* * * * * * *
Он был настолько верен жене, что идя в ночной клуб, кушал чеснок.
             **********
Предлагаю к названию нашей страны прибавить аббревиатуру «ООО». А что, очень похоже. Управляют несколько отцов-основателей, которые каждые четыре-пять (восемь-десять) лет продают фирму. Новые владельцы обязательно проводят реорганизацию, суть которой понимают только они. Знакомо? И конечно же, вся прибыль распределяется между основателями. Главная же победа рядовых сотрудников страны – объявляется с трибуны, достается из конвертов, выкрикивается на площади Независимости, где, блин, народ осознает, что от них снова ничего не зависит.
                                                   ***********
Одна голова - хорошо, две - гражданская война.
                                                   ***********

В средние века, водку называли водой, полученной из философского камня. Слушайте, как они догадались?

                                                ************
Прямо как наша жизнь: сначала стремится вверх. Потом резко вниз. Опять вверх, вниз и заканчивается. Господи! Так это же скрепка! И постоянно кто-то в раздумьях ее гнет!
                                                ************
Нужда рождает голод. Желание разжигает войну.
                                               ************

- Боишься? – змея задумчиво посмотрела на меня.
- Боюсь, - честно признался я, - я, знаешь ли, как все. Цапнешь за ногу - что я буду делать в лесу один? Конечно, боюсь.
- Цапнешь, цапнешь, - презрительно передразнила змея, - бедненький. Укушу, конечно, если на меня наступишь, а так стану я яд изводить на такого, как ты.
- На какого – такого? – страх прошел. Его сменили обида и любопытство.
- Да ладно тебе, - если бы у змеи были руки, она обязательно бы махнула одной из них, - сами чаще всего убегаете.
- Так, ты же змея, - попытался возразить я, - ядовитая.
- Ну и что? А вы люди! Хотя какие вы люди?! Поверь мне, будь у нас ноги – удивительно ярко сверкала бы пятками от вас. Скажи. Нет, ты вот, скажи мне: мы вас едим? Ловим вас палками? Яда то у вас нет, так вы у нас отбираете.
- Так ведь…
- Я тебя умоляю, не говори только, что исключительно для вакцины. Травите друг друга уже тысячи лет и еще столько же будете травить. А мы без этого яду просто помрем. Кушать то хочется. Ты вот еще мне объясни: почему вы всех подлецов с нами сравниваете? Даже название такое выдумали «Гад». Кобра, чтобы вас, дураков предупредить, шею себе раздувает. Ты так можешь? Гремучая змея дотрещаться до вас не может, как ни старается.
- Понимаешь, - я подошел к змее поближе, - мы часто говорим то, что видим, не задумываясь о причинах. А потом, есть и у вас такие особи, которые так и норовят ужалить. Ты ее обходишь десятой дорогой, а она…
- Да ну их! – с досадой промолвила моя собеседница, - в семье не без уродов.
- Вот и я о том же, - кивнул я.
- Ладно, поползла я, - вздохнула змея, - так и быть, не буду тебя сегодня кусать.
- Постой, постой! – всполошился я, - а как это ты со мной разговаривала? Всегда думал, что змеи не умеют.
- А ты поменьше кури всякую дрянь, - фыркнула змея, - и застегнись, кстати. Тебе уже, я так понимаю, не надо.

                            ******************************************

Естественный отбор очень неоднозначная штука. Он подразумевает под собой проявление главного животного инстинкта: выжить, урвать себе лучший кусок; а, с другой стороны, он как ничто иное лучше развивает у человека интеллект и хитрость.
                                   *******************************************
      Вчера смотрел трансляцию собрания «Верховної ради». На трибуне каждого выступающего подключали к полиграфу.
       Но нет, мир не сошел с ума. Я, таки, проснулся.
              *******************************************
Почему добро всегда побеждает, а зло все равно правит миром? У зла есть PR менеджеры.

Двое в переходе

- Ты меня задолбала уже! Сколько раз повторять тебе, у Шурика был!
- В шахматы играли? – ехидно спросила Аня мужа, - а водкой почему опять пахнет?!
Этот диалог повторялся довольно часто, и, несмотря на то, что супруги Чижиковы использовали для него слова старого анекдота, никто не смеялся.
- А что, шахматами должно пахнуть?!! – взревел Коля, - что мне, отдохнуть от работы нельзя?
Что говорить, в шахматы Николай играл всего несколько раз в жизни, а вот пил часто. В последнее время даже слишком. Вот и сегодня, пьяного Колю понесло не туда:
- Что мне делать дома? А? Играть с детьми? А они у нас есть? Может на твоем тесте Господь вторую черточку нарисовал, - упиваясь своим остроумием, Коля не увидел, как побледнела Аня. Не заметил он и того, как жена замахнулась, а опомнился, когда лицо обожгла пощечина.
- Сволочь, - дрожащим голосом промолвила Аня, - боров вонючий, - и она ушла в спальню.
Коля сел на диван и молча уставился на узоры обоев. Кажется, в этот раз, он перегнул палку, но извиняться не пошел. Нет смысла сейчас, пусть она остынет, а он протрезвеет, а завтра уже зазвучит серенада «Смилуйся, женщина».
Неизвестно, сколько прошло времени – дверь открылась. Мрачная, как ночь, Аня выволакивала большой чемодан.
- Ну, и куда ты на ночь глядя? – Коля удивленно посмотрел на жену.
- Не куда, а отсюда. К моей маме, к чертовой маме, все равно – лишь бы подальше от тебя.
Прежде, чем Николай успел собрать мысли в кулак, его жена хлопнула дверью, не сказав больше ни слова.
- Ну и катись! – выкрикнул ей вслед Коля, - а я… а я еще пойду полирнусь. Все настроение мне испортила.
До ближайшей забегаловки было недалеко. Нужно было лишь выйти из двора и пройти на другую сторону улицы через подземный переход. Раньше Коля частенько дорогу перебегал, но бросил это занятие, после того, как однажды увидел сбитого машиной парня.
Зайдя в забегаловку с умилительным названием «Жахнем!», Коля последовал этому воззванию и почти забыл об этом неприятном случае. Можно было позволить себе расслабиться. Завтра суббота, никто тебя на базар не потянет с рассветом… Красота.
****************************************************************
- Шаржик не желаете? – на качающегося, не понимающего, что происходит, Колю, улыбаясь, смотрел здоровенный мужик с карандашом за ухом. Он мог бы избивать братьев Кличко на ринге, тянуть за собой паровоз на веревке, но только не рисовать.
- Шшш… Шажжрык?.. - Коля, прищурив один глаз, чтобы навести резкость, посмотрел на странную парочку, стоявшую в переходе. Короткостриженый гигант у мольберта и девочка (лет двенадцати, не больше) со скрипкой. Думать о том, что эта парочка делает в переходе в три часа ночи, сил не было. – Ну, д-давай, рис-с-суй,
П-п-паганини.
Девочка еле заметно хихикнула.
- Н-ну, и чшто я смешного сказал?
- Паганини – скрипач, как я, - насмешливо ответила девочка и сыграла какую-то веселую, короткую мелодию. Стены перехода подхватили звуки скрипки и разнесли их во все стороны.
- Как-кая мне рас-сниц-ца? П-паганини, Кабапл… Капабланка… Рис-суй давай!
- Нет, ты слышал? – залилась девочка, - Капабланка! Я не могу!
Здоровяк, тем временем, не произнося ни слова, рисовал. Ловко орудуя карандашом, он наносил на бумагу все новые и новые черты, линии. Наконец он протянул Николаю готовый рисунок.
- Вот, пожалуйста.
- Ух ты… И с-сколько с меня?
- У нас акция: после полуночи – бесплатно, - хохотнул художник.
- Ну и х-хорошо, - буркнул Коля, - заутра полюбуюсь.
Он свернул рисунок и спрятал во внутренний карман куртки.
- До свидания, - помахала ему смычком девочка.
- Бывайте, - уже уходя бросил Николай.
- Ну что, свой ход ты сделал, - промолвила маленькая скрипачка здоровяку, - бессмысленный, заметь, ход. До рассвета он вряд ли очухается. А на рассвете, свой ход сделаю я. И опять выиграю.
Девочка зажала скрипку подбородком и комически-торжественным жестом подняла смычок.
***************************************************************
- Ох, где это я? Это что же я, в переходе уснул? – Николай осмотрелся. Да, никаких сомнений, он лежал на грязном каменном полу подземного перехода.
- Смотри, смотри, наш Капабланка явился, - радостно закричала какая-то девочка. Стоп, не какая-то, а очень знакомая. Да, да, ночью в переходе стояла эта странная пара. Вот и художник рядом с девочкой. Только куда подевался вчерашний веселый здоровяк? Теперь он был мрачен, стоял возле своего мольберта и хмуро смотрел то на Колю, то на скрипачку.
И вдруг, какой-то мужчина, идущий по переходу, прошел прямо сквозь Николая, не заметив его и не останавливаясь.
- Господи, что же это такое? Это сон? Чижыков испуганно посмотрел на мрачного художника. Тот лишь покачал головой.
- Поздравляю, Капабланка, ты помер, - хихикнула девочка, - шахматист опрокинул короля. Правда, забавно? Шах и мат! – последние слова она торжествующе адресовала здоровяку.
- Как это умер?! – голос Николая задрожал.
- Ну как? Как все умирают. Когда тебя найдут – врачи смогут лишь констатировать смерть от сердечного приступа.
- Не мог «полюбоваться» на мой шарж до рассвета? – все так же мрачно спросил художник, - и пить бы бросил, и с женой все было бы в порядке. Бухарь.
- Да кто вы такие? Что со мной происходит? Можете объяснить? – глаза Николая полезли из орбит.
- Ну, скажем, нас любят называть судьбой, - сказала смерть, помахивая смычком, - Думаешь, почему один человек умудряется выжить после авиакатастрофы, а другой дома поскользнется – и все, понесли ногами вперед. Это мы с Жизнью, - девочка кивнула на здоровяка, - в шахматы играем. Давай, Капабланка, отправляйся отсюда. Тебя я выиграла.
- Я умер, - Коля заплакал, - как же теперь Аня? Вы что, не могли на кого-нибудь другого поиграть?!! – Николай упал на колени.
- Приятно переживать такой триумф, - Смерть обошла рыдающего Николая кругом, - да, даже смерть тщеславна. А знаете что, - девочка резко обернулась на каблуках, - я передумала. Сможешь не дать жене уйти – будешь жить. Возвращайся во вчерашний день. Мне будет вдвойне приятно пережить радость победы еще раз.
Призрак Николая исчез.
- Твой ход, Жизнь – сказала Смерть.
******************************************************************
- Ты меня задолбала уже! Сколько раз повторять тебе, у Шурика был!
- Ну вот, все как и в первый раз, - смерть довольно посмотрелась в зеркало, что висело в ванной комнате, - пьяного шахматиста сейчас опять занесет и – два ноль в мою пользу. Он же не помнит нашего разговора. Смирись, Жизнь, когда приходит время эндшпиля – мне нет равных.
- В шахматы играли? – ехидно спросила Аня мужа, - а водкой почему опять пахнет?!
- А это что? – Жизнь посмотрела на тонкую полоску бумаги, лежащую на полочке для косметики.
- Не видишь, что ли? Тест на беременность, - смерть брезгливо усмехнулась, - все мечты, мечты.
- Мой ход, да? – улыбнулся художник. Он достал из-за уха карандаш и лукаво посмотрел на Смерть.
- Эй, ты что это задумал? – возмущенно спросила девочка, уперев руки в бока.
- А что, я – жизнь, я могу, - здоровяк взял тест и своим карандашом нарисовал на нем вторую полоску, - теперь появляйся на свет, малыш и подрастай. Да, и еще одна хитрость, я же успею за этот ход?
Смерть сердито кивнула
- А что, шахматами должно пахнуть?!! – взревел Коля, - что мне, отдохнуть от работы нельзя?
Жизнь сбила с полки несколько бутылок с шампунями и кремами, сломав, походу, саму полку.
- Подожди, пойду, посмотрю, что это за грохот, - шаги Ани стали приближаться к ванной комнате.
- Нас же она не увидит? – спросила Смерть, совсем, как маленькая девочка.
- Не увидит и не услышит, - здоровяк приобнял скрипачку, а та прижала к себе скрипку, не в силах поверить в свое поражение.
Аня вошла в ванную и критически осмотрела бедлам.
- Коля! Сколько раз я тебя просила починить… - тут сердитый голос жены Николая запнулся, ее взгляд упал на тест. Она схватила его, посмотрела поближе и чуть не задохнулась от счастья, - Коля! Коленька! – она выскочила из ванной.
В комнате послышались радостные возгласы «шахматиста».
- Шах и мат, - Сказала жизнь, разрывая шарж Николая.
- Противный, - сердито буркнула Смерть и легко ударила здоровяка смычком по плечу.
- Пожалуй, надо нам записать ходы этой партии, - художник весело подмигнул маленькой скрипачке.
Смерть обиженно посмотрела на Жизнь.
- Контора пишет.

Quo nomine vis vocari?

Donum
Когда в больших от изумления юных глазах загораются искорки счастья – от них может вспыхнуть мир и родиться новая вселенная, можете мне поверить.

Я люблю детскую радость. Она согревает лучше коньяка, выпитого у камина, лучше пухового одеяла и женщины под ним. Ничто мне не заменит детский смех.
Остановив грузовик у ворот детского приюта, я несколько раз просигналил. Для кого-то звук клаксона мог показаться противным, режущим слух, но сегодня звук этот для меня был восторженной песней.
Ждать пришлось недолго. Ворота отворились, и к машине подошла удивленная монахиня.
- Чем могу вам помочь, синьор?
- Это детский приют Святого Себастьяна?
- Именно, синьор.
- Тогда мне сюда. Ребятишки ваши еще не спят?
- Нет, ужинают, - ответила монахиня, все больше удивляясь этим вопросам.
           Перед ней стоял здоровенный детина с бритой головой, с довольно устрашающим видом, но и с очень теплой улыбкой. Такого не каждый день увидишь, тем более у ворот детского приюта.
- Ну тогда зовите их сюда, - моя огромная добродушная личина уперлась руками в бока и хохотнула.
- Всех?
- Ну да!
- Но… но зачем? – Монашка уже с опаской поглядывала на меня, но мое прекрасное настроение нельзя было испортить уже ничем.
- А вы потрудитесь взглянуть в кузов.
Все еще обеспокоено косясь на меня, она подошла ближе к машине. Я услужливо откинул заслонку кузова, и женщина восторженно ахнула. Все ее тревоги исчезли в один миг, когда она увидела свертки с детскими игрушками. Десятки плюшевых медведей, куклы, игрушечные автомобили, горы упаковок с различными сладостями и даже несколько ящиков с кока-колой. Половина моего нынешнего состояния.
Еще не придя в себя от восхищения, женщина молнией устремилась обратно в ворота, а минут через пятнадцать у грузовика уже собрались все шалопаи, живущие в приюте, кое-как в спешке одетые. Было их девятнадцать человек, хорошо, значит, всем хватит. Сперва стесняясь, потом все увереннее и увереннее подходили они к грузовику, получали какой-нибудь подарок и, визжа от радости, прижимали игрушку к груди. Сладости и напитки я перенес в дом,  и настоятельница пообещала мне, что завтра же устроит детям праздничные завтрак, обед и ужин.
- Но откуда это все? Спросила меня она, когда мы снова вышли во двор и где еще копошились со своими подарками.
- Как откуда? – деланно изумился я, - ребята, сегодня какой день?
- Рождество!!! – грянул недружный счастливый хор.
- Значит от кого подарки?
- От Санта-Клауса!!! – на этот раз детские голоса могли бы заглушить клаксон моего грузовика.
- Правильно, молодцы!
Настоятельница посмотрела на меня с задумчивой улыбкой.
- Хорошо, пусть будет Санта-Клаус, - тихо промолвила она. – Мы все будем за него молиться. Только какие-то странные у Санта-Клауса сани, да и оленей не видно.
Я громогласно расхохотался.
1963 год заканчивался замечательно.
 
                                       
Mutatio                                                                                         
Extra omnes!

Мне опять удалось спрятаться. Я снова обманул свою судьбу.
И сейчас, стоя на пустой, белой от снега улице, я стараюсь не попасть под скромный свет фонаря. Быть незаметным – это еще один шанс подарить детям радость, а себе несколько лет жизни. Или дней. Главное дождаться.  Осталось не так много времени до рождества всего один день. Сейчас время это неумолимо лишает меня надежды на существование. Оно течет все быстрее и быстрее, ужас сковывает меня. Страшно, когда от тебя почти ничего не зависит, несмотря на все твое могущество.
Вокруг тишина. В свете фонарей видны только одинокие снежинки, которые даже ветру лень относить в сторону.  Подходит к концу 1903 год. В этом году преставился Папа Лев ХIII, прозванный Кощеем Бессмертным за свое долгое правление. Собрался конклав и неожиданно белый дым заклубился в честь Джузеппе «Портного», который долго, со слезами на глазах отказывался от сана, но потом согласился с неизбежным и назвался Пием Х.
Эти события стали причиной возникновения многих забавных историй, о которых еще напишут, но никто и представить не может, чем оборачивается успех конклава для меня.
На похороны умершего Папы я снова не пришел, успел обменяться. Не посчастливилось мне узреть легендарный «пиночек», которым проводили в последнее убежище мертвого понтифика. Теперь, спустя пять месяцев, я снова стоял на предназначенном для меня месте и ждал. Нет, новый Папа не думал умирать, и, несмотря на его слезный протест во время конклава, оказалось, что сан понтифика пришелся ему по душе. Но у меня было еще одно обязательство, а предыдущий обмен был не особенно удачным.
Ага, все-таки судьба не совсем беспощадна ко мне. Тишину прорезал глухой стук подков и скрип колес. Карета. Вот она вынырнула из мрака улицы и поравнялась со мной. Я глубоко втянул воздух. Так и есть, полковник возвращается домой. Старый одинокий человек без потомства, а главное, без внуков. Я тихо скользнул с темного тротуара на дорогу, кучер меня не заметил, да и никогда не смог бы этого сделать. Он лишь прикрикнул на лошадей, которые, кажется, почуяли мое приближение и резко затормозили. Из окошка высунулся полковник и что-то проорал кучеру. Я его не слушал, наверняка, этому лакею обещалось лишение жалования в канун рождества за такое бесцеремонное к его персоне отношение.
Ну что, старик, обнимемся?
Я рывком распахнул дверь кареты и одним прыжком очутился внутри.
- Держи, - быстро бросил я полковнику, вкладывая ему в ладонь рукоятку острого кинжала с двумя камнями возле самого лезвия, рубином и сапфиром. Он был так растерян, что просто сжимал оружие в руке, даже не подумав его использовать. Слава Богу, внезапность моего появления всегда действует безотказно.
Камни, тем временем, засветились мутным светом, испуганное лицо старика озарилось сначала красным, потом синим. Я успел улыбнуться, надо же, все опять получилось, и потерял сознание.
Когда я открыл глаза, то увидел вместо полковника молодого человека, одетого бедно, но чисто. Этим молодым человеком еще несколько минут назад был я. Теперь, когда тело старика, его память, богатство, а также кинжал были в моем распоряжении, я быстро схватил молодчика за шиворот, распахнул дверь кареты и вышвырнул его вон на полном ходу, ничего, не убьется. Теперь у полковника, внезапно обретшего молодость, есть два пути: научится жить в новом теле или прямая дорога в сумасшедший дом. На моей памяти чаще всего случалось второе, но были и настолько рассудительные люди, что не только сохраняли рассудок, но и добивались огромных успехов в жизни. Extra omnes, так будет всегда. Так что не все потеряно. Все, что мне, в данный момент,  было нужно от него – это деньги. Жизнь обменявшихся со мной должна оборваться только в одном случае, и случай этот совсем недавно уже имел место.   
- Господин Россини, что случилось? – мой (уже мой) кучер остановил карету и заглянул ко мне. Слава Богу, что мы успели свернуть на другую улицу, и теперь бесчувственный молодой человек не мог быть нами увиден.
- Тебе что за дело? Ну, ворвался ко мне один тип, пока ты там клювом щелкал, получил от меня в глаз и вылетел из кареты, - проревел я, ничуть не сомневаясь, что в подобном случае полковник поступил бы именно так. - Давай, дуй на козлы и домой скорее гони.
- Вот это по-нашему, - одобрительно пробормотал кучер и ринулся обратно к лошадям. Через несколько мгновений карета тронулась с места.
                                                     
                                                   Habemus Papam!
Долго ждал народ -
Выбирай, дурак!
Прятки с мертвецом,
Или путь во мрак.

1268 год подходил к концу. Двадцать девятого ноября Папа Климент IV покинул этот грешный мир. И снова собирается кардинальская коллегия, дабы решить, кто станет новым пастырем для несчастных заблудших душ (само слово «Конклав» впервые произнесется только через шесть года в 1274 году, на вселенском соборе в Лионе).
Появившиеся в который раз склоки, разделение на два лагеря, невозможность ни одному из кандидатов набрать необходимые две трети голосов, на этот раз привели к неожиданным и необратимым последствиям. Почти три года святой престол был свободен, что привело католиков многих государств в отчаяние. Интересы веры снова сдались на милость политиков.
Некоторые последствия этого безобразия были тщательно задокументированы и вошли в историю, как рождение вековой традиции проведения выборов Папы Римского «под замком», а иные последствия…
Надежда забрезжила, когда многие кардиналы остановились на кандидатуре Теобальдо Висконти, который и кардиналом то не был, но, видимо, являлся достойным этой чести. Забегая вперед, нужно сказать, что свершенное им впоследствии приведет к канонизации Висконти.
- А я Вам говорю, не буду я за него голосовать! – кардинал Франческо Липпи, красный от гнева бродил взад-вперед по богато убранной комнате и размахивал руками, как-будто пытался отогнать от себя назойливых мух. Остальные члены коллегии сидели в своих креслах и спокойно наблюдали за мытарствами Липпи, – Вы прекрасно знаете, что вера и совесть мне не позволит…
– Братья! Мы почти три года сидим здесь и натыкаемся на одну и ту же стену противоречий. Это же немыслимо! – Кардинал Пьяченцы, высокий седой священник говорил хмурым низким голосом, нервно постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла, - период Sede Vacante продолжается слишком долго. Своими склоками мы только утяжеляем свою вину перед нашими прихожанами. Я заявляю, что более приемлемого кандидата, чем Архидьякон Льежа мы не найдем.
- Брату Липпи импера… то есть Господь запрещает голосовать за Брата Висконти, - со смехом произнес жизнерадостный толстяк, кардинал Бруно Феррари. Липпи вздрогнул, как от укуса змеи и с ненавистью посмотрел на него. Правила проведения выборов Папы запрещали под угрозой анафемы руководствоваться мирскими выгодами, но всем было понятно, что пока стоит мир, бескорыстность никогда не воцарит даже в таком святом деле, как выборы понтифика.
Новый тур выборов показал, что святейший трон снова некому занять. Кардинал Липпи и еще несколько его единомышленников упорно не отдавали свои голоса за отсутствующего на конклаве Теобальдо Висконти.
А на следующую ночь сон кардиналов нарушил страшный шум, и через короткое время холод пробрал их с головы до ног. Терпение добрых католиков истощилось окончательно, и они сорвали со здания кардинальского дворца крышу, подставив головы их преосвященств под холодное ноябрьское небо. Небо это было совершенно черным. Оно как-будто источало гнев на неразумных священников, осмелившихся ради личных интересов оставить без пастыря нуждающиеся стада.
Утром Липпи проснулся, дрожа от холода и страха. Всю ночь он слышал сквозь сон раскаты грома, в которых явственно слышались слова «Еретики!», «Проклинаю!», «Кара». Выйдя в общий зал, он убедился, что страх испытывает не только он.
- Что ты сделал с нами?!! – Брат Феррари бросился на Франческо и схватил того за грудки, - тебе мало кардинальских почестей? – Бруно уже орал, брызгая слюной в лицо своего собрата.
Да, так и есть. Каждым из кардиналов овладело нечто ужасное. Не подозрение, не уверенность – точное знание. Теперь они прокляты.
Мысль оборвалась, Феррари крепко ударил Липпи в челюсть.
- Теперь то, ты, надеюсь, порадуешь стариков к рождеству, скотина, - прошипел упавшему кардиналу Бруно. - Проголосуй правильно, иначе, клянусь Богом, я займусь тобой и твоими лизоблюдами, как колдунами, без суда инквизиции, - Липпи побледнел. Он бормотал что-то на подобии «Как ты смеешь», но Феррари его не слушал.
-Заткнись! Пойми, мне все равно, нам красные шапочки носить от силы, до вечера, а ты себе не представляешь, что можно сделать с человеком за день при помощи одной только веревки. Знаешь, кем я был раньше? Знаешь, хорошо. Не доводи проклятого бывшего инквизитора до неистовства!
Что и говорить, Папа был выбран единогласно. Коронация Григория X, в миру Теобальдо Висконти, состоялась только в марте 1273 года. Но даже после этого проклятие снято не было, как надеялись несчастные. К этому времени, все двадцать кардиналов, участвующих в избрании Папы внезапно отреклись от своего сана. А еще через три года проклятие проявило себя. Первым пропал Липпи, за ним кардинал Пьяченцы и так далее. Когда остальные поняли что к чему, они постарались затеряться в других городах, среди людей, которые не знали их в лицо. Ничего удивительного: кардиналы перестали стареть, и только в день похорон очередного Папы один из них пропадал. От проклятых больше ничего не зависело. Теперь Папы своей жизнью обрекали их на ожидание. Так, после похорон двадцатого по счету Папы, Бонифация IX, проклятие исполнилось, забрав с собой Бруно Феррари.
                                  Auxilium

Помогая выбраться близкому, не бери палку протяни руку.

После смерти Григория-Висконти, Липпи понял: у него осталось совсем мало времени. Скорее всего, в момент погребения понтифика, все и произойдет. Сама эта мысль гнала прочь все остальные и не давала сосредоточиться на поиске спасения.
Сам он не имел ни единого шанса выжить, нужно было найти кого-нибудь, кто сможет помочь. Но кого? За эти годы, ни один священник, исповедав бывшего кардинала, не отпустил ему этот грех, а если бы даже и отпустил – вряд ли это помогло бы.
Вдруг, Липпи затрясло от волнения: есть еще одна маленькая возможность добиться успеха. Как он раньше об этом не подумал?! Алхимики! Конечно же! Никто из проклятых священников не пошел на поклон к этим колдунам и шарлатанам. И, возможно, зря.
Во всяком случае, попробовать стоит, больше никаких идей на ум не приходило.
В городе, где прятался Липпи, жил один такой чародей. Как удачно, что Франческо выбрал для обитания именно его. Этот алхимик был по гроб жизни обязан бывшему кардиналу, который много лет назад, еще, будучи приходским священником, спас маленькую дочь Александро дел Бохха (именно так звали алхимика). Позже, правда, вся его семья все равно вымерла от холеры, но еще жива была клятва, которую дал Александро: «В любой миг, только одно ваше слово, и я пойду за вами в пекло».
Теперь Липпи предстояло самому спасаться от гиены огненной. Он без труда нашел обиталище колдуна и осторожно постучал в дверь.
- Ка фсем чертям!!! – прогремело изнутри. Пшли фсе фон!!!
Да, это был Александро. Его манеру говорить не спутаешь ни с чем.
- Я попутчика в пекло ищу, - невесело откликнулся Франческо, - открывай, старый бес.
Все стихло, а затем донесся звук шагов. Это были шаги человека, который не привык быстро бегать, но сейчас очень старался.
- Синьор Липпи! – дверь уже отворилась, и показалась радостная физиономия Александро, - Фот уш ни ашитал! Та фы заходите, не стойте! О-о-о-о! - Только и протянул он, когда бледный шатающийся Липпи вошел в дом алхимика, - как фсе нихарашо!
- Еще как нехорошо, - буркнул Липпи. Комната, где они стояли, освещалась лишь несколькими слабыми бликами свечей. Они сели.
- Послушай, Бохха, - бывший кардинал вздохнул и продолжил, - ты веришь в проклятия? Нет, нет, не надо рассыпаться передо мной в заверениях о твоей твердости в вере. Не надо. Скажи, как алхимик, ты веришь?
- Д-да, - Бохха едва заметно содрогнулся, - канешна верю.
- Тогда слушай внимательно.
Пока алхимик слушал, его волосы выше и выше тянулись к потолку, а глаза делались все шире. Когда Франческо закончил свой рассказ, в комнате воцарилось молчание.
- Что ты можешь мне посоветовать? – Липпи, наконец, пристально взглянул на собеседника, - я боюсь, понимаешь. Я готов пожертвовать всем, лишь бы не умирать вот так. Готов обменяться судьбой с любым самым несчастным человеком на этом грешном свете…
- Опменяться? – вдруг оживился Александро, - как ше я сам не додумался.
Он вскочил и стал быстро бегать по комнате, что-то разыскивая. Наконец, он предстал перед бывшим кардиналом и с удовлетворенной улыбкой произнес.
- Фот! Вашмите фот это.
В его руке Липпи увидел изящный кинжал, обрамленный двумя драгоценными камнями. Не понимая зачем, он протянул руку и взялся за рукоять кинжала. Камни на нем тот час засветились красным и синим. Прежде чем Липпи успел удивиться, сознание покинуло его.
- Здесь я написал вам все, что требуется для управления кинжалом. Ха! Мы попробуем обмануть саму судьбу, представляете? – Через несколько минут, я, находясь в полной прострации, внимал самому себе о том, как надо обращаться с этим не таким уж и холодным оружием. Тот, кто был под моей личиной, сидел напротив меня и с горящими глазами объяснял мне все детали.
- И главное, запомните. Он питается радостью, лучше детской. Просто подержите его возле счастливых ребятишек немного времени, и он опять готов к работе. Делайте это не реже чем раз в год, а если вы сами будете детям приносить эту радость – тем лучше.
- Ну, харашо, а чем это все мне помошет? – прошамкал я вполне в духе Алхимика.
- Как вы не понимаете?! Проклятие протянуло к вам руку. Мы поменялись, и теперь оно схватит не вас. Это, конечно, подействует только один раз, поэтому, придется меняться каждый раз, когда угроза будет возвращаться. Да, и вы, как владелец кинжала, будете получать память своей жертвы, удобно, правда?
- Правда, - сказал я и ухмыльнулся. Вот почему я внезапно узнал несчетное количество всевозможных странных рецептов. Ну тут же, я осекся.
- Так это получается проклятие тостанет тебя?
- Синьор Липпи, - бывший колдун оскалился моей улыбкой, - помните: одно ваше слово, и я пойду в пекло. С вами или вместо вас.
                                               

                                            Quo nomine vis vocari?
                                                                          Отдай мне имя!..
- Сестра! Если мне не изменяет память, у вас живут двадцать детей, а здесь я насчитал только девятнадцать.
- Да, Франческо не смог выйти, он, знаете, очень болен, - улыбка исчезла с лица настоятельницы, - бедный мальчик, врачи говорят, что он не сегодня-завтра…
Сестра вдруг зарыдала, закрыв маленькими ладошками лицо.
- Франческо… Можно его увидеть? Я хочу сам подарить ему игрушку.
Настоятельница кивнула сквозь слезы и повела меня за собой. Там, в глубине дома, в маленькой комнате он и лежал. Глаза мальчика были закрыты, а неровное дыхание прерывалось сильным кашлем. Он спал, но едва я остановился у его кровати, глаза Франческо тут же открылись, и я содрогнулся. На вид ему было лет семь, но глаза… Эти глаза я никогда не забуду. Никогда.
- Матушка, кто это? – его вопрос потонул в кашле.
- Этот синьор захотел навестить тебя. Он привез в наш приют целый грузовик всяких игрушек и вкусностей, - она улыбалась сквозь слезы. Франческо, милый, тебе приносили лекарства?
Я все смотрел на смертельно больного ребенка и не мог отойти от него. Одна мысль все глубже и глубже врезалась мне в голову: «Не хочу, чтобы он умер! Не хочу!»   Всю свою долгую жизнь я совершал добрые дела только ради себя, и плевать я хотел на других. А теперь… Теперь я понимаю, что подобно моему спасителю кинжалу, я больше не могу обходится без детской радости. И сейчас решение появилось само. Раньше, я бы и близко не подошел к мальчишке, но времена меняются, меняются и люди, даже те, которым уже за семьсот.
- Сестра, прошу вас, выйдите на минуту.
Мой тон ничем не напоминал просьбу, это было требование, и настоятельница, почему-то не стала спорить. Когда дверь за ней захлопнулась, я склонился на Франческо и вытащил свой кинжал. Он не светился, насытившийся детской радостью, а, значит, был полон сил и готов проявить свое могущество.
Кем я был? Санта Клаусом? Толстым мужчиной с седой бородой, за которым кому то удалось подглядеть, когда он опускал очередную упаковку подарков в трубу? Сколько десятилетий назад это было. Тогда толстяк получил в обмен тело и жизнь веселого юноши, долго благодарственно молился. Это не был обмен к похоронам Папы, мне просто нужны были деньги.
Или может я был неприкаянным духом, скрывающимся от неизбежного конца?
Я просто хотел жить. Санта Клаус, который всеми силами цепляется за жизнь, добрый старик без саней и оленей, без лица и без будущего. Я просто хотел жить.
- Держи, малыш, свой подарок, - я протянул мальчику кинжал, - и выздоравливай скорее. С рождеством.
Едва оказавшись в детских руках, кинжал вспыхнул, как новая звезда. Дверь в комнату распахнулась и в нее вбежала сестра-настоятельница. С открытым от изумления ртом, она наблюдала за чудом. И чудо произошло, чудо даже по моим меркам. Я не стал терять сознание, мы не поменялись с маленьким Франческо местами. Просто на лицо мальчика стал возвращаться здоровый румянец, а я…
А я тоже стал Франческо. Франческо Липпи! Тем, кем я родился более семисот лет назад и от которого я бежал все это время, за которым охотилась судьба и никак не могла изловить. Теперь меня ничего не удерживало на Земле. Кто-то жестокий и мудрый простил меня. Мое уже призрачное тело начало понемногу таять. Маленький Франческо вскочил и подбежал к настоятельнице.
- Не бойся его, матушка, он хороший, он меня спас, видишь? Он святой!
- Я последний раз посмотрел на монахиню с ребенком. Она плакала, губы ее  беззвучно шевелились в заупокойной молитве. Мальчик глядел на меня и улыбался.
Когда в больших от изумления юных глазах загораются искорки счастья – от них может вспыхнуть мир и родиться новая вселенная, можете мне поверить.

Пояснения и перевод некоторых слов.

Quo nomine vis vocari? - Какое имя выбираешь себе? (Лат.)
            Donum - Подарок (Лат.)
            Mutatio - Обмен  (Лат.)
            Extra omnes! - Лишних прошу выйти вон. (Лат.)
            Не посчастливилось мне узреть легендарный «пиночек» - На похоронах Льва XIII, когда гроб с его телом вставляли в отверстие одной из ниш, он застрял, и один из санпьетрини втолкнул его на место ударом сапога. Среди присутствующих находился патриарх Венеции кардинал Джузеппе Сарто (будущий Папа Римский). Он шепнул стоявшему рядом с ним монсиньору Карло Респиги:
- Ты видел? Вот чем заканчивается славный путь Папы-пиночком!
Habemus Papam! – У нас есть Папа! (Лат.)
Auxilium – Помощь (Лат.)